Андрей Борисов «Наркомания сильно помолодела»

Авторский проект Ирины Райт об интересных людях

Во время нашего разговора Андрей пил американо. 

В школьные годы у меня был друг Федя. Он был общительным мальчиком из хорошей семьи: дедушка — академик, папа — предприниматель, мама — красавица и небольшой дом на Рублево-Успенском шоссе. Однажды летом родители отправили Федю в Штаты, поработать волонтером в детском лагере и подучить английский язык. Через три месяца мальчик вернулся и начал продавать все виды наркотиков окрестным детишкам. Если вы думаете, что клиентами Феди была так называемая «золотая молодежь», то вы сильно ошибаетесь, перед его «американским» обаянием мало кто мог устоять. Думаю, что не совру, если скажу, что вскоре Барвиха и Жуковка стали самыми «читающими» деревнями в Подмосковье, если вы понимаете, о чем я. Я не буду рассказывать вам, чем закончилась история Феди, так как не он сегодня герой интервью, просто хочу, чтобы вы перестали питать иллюзии насчет того, что наркомания – это удел миллионеров или детей из неблагополучных семей.

Я уверена, что меня читают думающие люди, поэтому прошу вас критически отнестись к этой истории, а в комментариях поделиться своим опытом и знаниями насчет проблемы наркомании в нашей стране.

Сегодня на мои вопросы согласился ответить Андрей Борисов, который знает что такое полинаркомания не из статьи в Википедии. Наша беседа началась с небольшого монолога Андрея.

— Вчера смотрел передачу о том, как начали лечить лейкоз. Очень вдохновляет, когда видишь детей, получивших шанс спастись от болезни, которую раньше не могли вылечить. К сожалению, в нашей стране не понимают или не принимают, что наркомания – это такая же страшная болезнь, как рак. На многих пациентах врачи просто поставили крест, часто их матери слышат фразу: «Что вы ходите и мучаетесь, заказывайте для ребенка место на кладбище». До сих пор существует предубеждение, что от зависимых людей лучше избавляться, потому что они не просто больны, они социально-опасны.

К сожалению, в нашей стране не понимают или не принимают, что наркомания – это такая же страшная болезнь, как рак.

— Часто люди, которые относят себя к среднему классу или так называемым «нормальным», убеждены, что проблема наркомании их не коснется. Это заблуждение? 

— Я сталкиваюсь с наркоманией во всех слоях населения, от детей-сирот до семьей, где родители — признанные учителя. У меня, например, была обычная среднестатистическая семья — папа работал в милиции, а мама была юристом, но проблема не прошла мимо нас. Зараза может появиться в любом доме по нескольким причинам: семейные проблемы, плохое окружение или безделье. В моей истории соединилось все вместе: умер отец, появился пьющий отчим, а на дворе был конец 90-х годов с бандитами и авторитетами, которые и предложили мне впервые попробовать наркотики. Я не смог отказаться, несмотря на то, что ненавидел наркоманов.

— Предложили сразу тяжелые наркотики? Как это произошло?

— Однажды к нам с братом в гости приехал уважаемый человек, который в некоторой степени был моим кумиром. Он сходу попросил тарелку, на которую высыпал порошок и, скрутив банкноту, вдохнул белую пыль. После чего предложил нам. Причем слово «будешь» прозвучало не вопросительно, а скорее утвердительно. Брат был ровесником гостя, поэтому легко отказался, а я – семнадцатилетний пацан — не смог сказать «нет» более зрелому и авторитетному человеку.

— Как ощущения? Утром было плохо?

— С первого раза обычно даже кайфа никакого нет, только отравление и все. Первую ночь я только чесался весь, заснуть не мог. Ерунда полная. Самое страшное, что после первого приема наркотиков ты просыпаешься обычным человеком, нет никакого эффекта. Стирается забор инстинкта самосохранения: я вчера попробовал и что? Ничего страшного не произошло, я не наркоман, вон торчки и алкаши валяются, а я же нормальный пацан. Это иллюзия безопасности, поэтому когда тебе предлагают второй раз, ты легко соглашаешься, думая, что страшного в наркотиках ничего нет. С такими мыслями молодежь сейчас употребляет синтетику: курнули легалку, а что такого, это же не героин? Я только через год стабильного применения понял, что у меня начались ломки.

Самое страшное, что после первого приема наркотиков ты просыпаешься обычным человеком, никакого эффекта.

— Стабильное потребление — это как часто?

— Сначала раз в неделю, потом через день, а к концу года я уже был в системе. Есть еще один момент, связанный с первым разом. Недавно у меня болел ребенок и я заметил, что она ходит и улыбается — ведь она не понимает, что болеет! Так и наркоманы на первых стадиях употребления не чувствуют, что такое кумар и тяга.

— Ты начал принимать наркотики в 17 лет – обычно это очень загруженное время, окончание школы, подготовка к поступлению в вуз. Чем ты занимался?

— Я был настолько активным и коммуникабельным молодым человеком, что казалось будто постоянно чем-то занят. Я закончил школу без троек, моя мама ни разу в жизни не делала со мной домашнюю работу, потому что я был самостоятельный и всегда отвечал за свои поступки. После школы я устроился работать диджеем в местный клуб. У меня сформировался круг общения из серьезных, влиятельных людей, которые дружили со старшим братом. Как это было модно в 90-е, у нас дома была качалка, оттачивались единоборства, брат активно занимался спортом. Параллельно я учился в техникуме, увлекался музыкой и даже физкультурой, как казалось, все было хорошо.

— Брат не употреблял и был спортсменом, он не пытался отговорить тебя?

— Он не имел на меня влияния. У нас разные отцы, и мы совершенно не похожи: он тихий и спокойный, а я, наоборот, очень активный. Да и сообщество было не совсем спортивное, а скорее бандитское. Там были авторитеты, которые нюхали. Сказать им, что так не надо делать, означало перечить интересам и привычкам этих людей.

— Вы тогда жили в Рязани, там же несколько военных учреждений?

— Да, но там есть и колонии с зонами – нормальный баланс.

— То есть никто не преследовал тех, кто продает и употребляет? Проблем с милицией не возникало?

— Нет. Я начинал в 1998 году, тогда наркотики были везде. В стране был хаос и беспредел, что хотели, то и делали. Все было доступно и это затягивало. Попробовал второй, третий, пятый раз, а на шестой тебе уже этого не хватает, чувствуешь какую-то неполноценность, неудовлетворенность. Думаешь, что возьмешь сейчас буквально чуть-чуть, чтобы поправить, выровнять себя. Такая иллюзия, что я сейчас путем приема наркотика решу все свои проблемы. Как у алкоголиков: я ща бухану и пойду ему лицо набью. Выпил, а тебе самому лицо разбили еще сильнее – проблема усугубляется. Так часто думают больные: мне сейчас плохо, поэтому я не пойду на работу, а просто денег займу, приму наркотики и с новыми силами пойду заработаю в два раза больше. Принял, ничего не сделал и вдвойне должен остался.

— Меня всегда интересовало откуда наркоманы берут деньги?

— Сначала кто-то постоянно спонсирует, дает, подогревает. Есть «добрые» люди. А когда понимаешь, что от наркотика зависит твоя жизнь, включаются дополнительные мощности и ресурсы, которые не работают в обычной жизни. Я начал клянчить деньги, мутил их разными путями, хитростью, обманом, противозаконными методами.

— А какой смысл людям спонсировать кого-то на начальном этапе?

— У всех своя мотивация. У меня в то время особенно не было денег, я не был богат. Поэтому вряд ли меня качали, чтобы я кому-то приносил. Но конечно, есть состоятельные люди, которых специально вводят в систему, чтобы потом что-то с этого поиметь. Но чаще наркомания разносится как инфекция, как грипп или ангина. Если кто-то рядом начал употреблять, то он втягивает других неосознанно.

Когда понимаешь, что от наркотика зависит твоя жизнь, включаются дополнительные мощности и ресурсы, которые скрыты в обычной жизни.

— Как «выпить на троих»?

— Да, именно. «Давай нюхнем, что ты, да поддержи компанию!», — так постепенно и вовлекают. Я подыхаю, давай и ты со мной.

— Человек, который дал тебе попробовать первый раз, остался в системе?

— Он долгое время употреблял, а потом умер.

Жизнь вся начинает состоять из двух проблем: достать и употребить.

— Когда пришло осознание того, что срочно нужно что-то менять? Наркоманы же обычно не могут прийти к этому выводу самостоятельно?

— Сейчас я думаю, что такое происходит в очень редких случаях. И, наверное, это чудо. Люди умирают, потому что до конца жизни не понимают, что больны. И родственники рядом не осознают этого, не хотят верить. Я долго размышлял, почему я стремился все изменить, наверно потому, что до употребления хорошо жил. Меня уважали, любили, я хорошо учился, одевался неплохо. У меня были крутые атрибуты успешности для 90-х — сотовый, пейджер, золотые цепи давали поносить, возили на крутых иномарках. А когда я начал употреблять, все это стало разрушаться — друзья отвернулись, первую любовь потерял. Жизнь стала состоять из двух проблем: достать и употребить.

— А мама знала, что ты употребляешь?

— Конечно. Наркоман меняется не только физически, сильно худеет, например, но и психологически. Я начал закрываться, раньше был открытый и добродушный, а теперь агрессивный, замкнутый, в ванной постоянно торчал, потому что надо разделить, сварить, вену найти и так далее. Мама начала задавать вопросы: что происходит? Но родители не готовы сразу принимать проблему. Святая мамкина любовь – это самое страшное в этой ситуации, до глупости доходит, дома уже шприцы с бутылками валяются, а родители говорят: «Пока не увижу результаты анализов, не поверю». Отрицание проблемы откладывает ее решение. Моя мама не верила, пока через форточку в ванной не увидела своими глазами, что я колюсь.

Родители не готовы сразу принимать проблему. Святая мамкина любовь – самое страшное в этой ситуации.

— Сколько времени прошло прежде чем мама узнала?

— Примерно год, когда я и сам начал понимать, что моя прежняя радостная жизнь закончилась, я стал зависеть от чего-то страшного и превратился в раба. Мама очень грамотно себя повела в тот момент, она спросила меня напрямую: «Андрей, есть проблема? Давай поговорим». И я сдался. Но часто дети не сознаются. А от чего это зависит? От того, какой вид наркотика употребляют, раньше в ходу был героин, от которого становится очень плохо, ломка и так далее. А сейчас индустрия развивается, появились всякие разновидности, от которых нет сразу видимых последствий, человек утром не подыхает, поэтому говорит: «Мать, иди ты! У меня все нормально».

— Как принято говорить «пивной алкоголизм» и «легкие наркотики».

— Такая терминология даже употребляться нигде не должна, чтобы не прививать ее людям. Все, что является психотропным веществом, включая алкоголь, нельзя делить на легкое или тяжелое – все это наркотик. Маркетинг в наркобизнесе настолько сильно развит, что сейчас они начали продвигать тему жвачек. Представьте, если курение травы еще хоть кем-то порицается и ограничивается, то теперь для наших детей придумали конфетки, которые представляются не то что не вредными, а даже вкусными и полезными.

— Какие виды наркотиков ты принимал?

— Мой случай можно назвать полинаркомания, я прошел через все: скоростные, медленные, опиоидные, таблетки, алкоголь. Эта болезнь везде ищет подпитку. Когда ребята начинают слезать с тяжелых наркотиков и ложатся в больницу их там тоже пичкают психотропными препаратами, только разрешенными в медицинских целях – Демидрол, Трамал и так далее.

Наркоманы выходят из лечебниц с мыслью, что чисты, но это иллюзия, потому что они все еще накачаны, только уже другими веществами. Часто ребята гордо говорят, что завязали, но продолжают курить и пить алкогольные коктейли, не понимая, что реально еще ни одного дня не были трезвыми. Человек должен воздерживаться от любых наркотических веществ минимум 20 дней, только тогда можно сказать, что он чист. А полная «ремиссиядуха» наступает только после двух лет. К примеру, есть самые тяжелые наркотики — Методон, от которых может начать кумарить только через пять дней, все эти дни ты можешь не употреблять и думать, что чист.

Наркоманы выходят из лечебниц с мыслью, что чисты, но это иллюзия, потому что они все еще накачаны, только уже другими веществами.

— Вернемся к маме и ее действиям. Она подошла в правильное время и предложила решить проблему. Какие шаги вы предприняли дальше?

— Дальше началось самое страшное – мы искали решение, но не могли найти. Самое трудное — это начало лабиринта. Есть мнение, что все наркоманы хотят принимать наркотик, и им не нужна другая жизнь. На самом деле все люди хотят нормальной жизни, просто не могут найти выход. Мы с мамой пробовали разные варианты, которые не помогали.

Что первым делом приходит в голову? Давай тебя спрячем, закроем в квартире, увезем – мы пытаемся убежать от проблемы, которая находится внутри человека. Меня закрыли в четырех стенах, где я с этой проблемой мучился. А потом нашел выход в виде другихпсихотропных веществ. Я сменил круг общения с наркоманов на алкоголиков, но свинья везде грязь найдет, поэтому я и там встретил людей, которые принимают героин и опять начал колоться. Нельзя убегать, проблема никуда не уходит.

На самом деле все люди хотят нормальной жизни, просто не могут найти выход.

Часто родителям стыдно признаться, что ребенок наркоман — это усугубляет беду. Близким очень важно обращать внимание на признаки болезни и моментально начинать действовать. Не нужно паниковать и устраивать истерики: «Мы в тебя вложили, а ты такой-сякой! Я с тобой в Египте три года, а ты опять за свое!». Обычно, если метод изоляции не срабатывает, матери начинают думать: я не помогла, значит чудо поможет. А ими у нас занимаются специальные бабки с дедками. Поэтому мы нашли чудесного лекаря Антоныча, который изучал нетрадиционную медицину. Но, насколько я понял, у него самого была проблема с алкоголем, которую он оправдывал тяжестью своих потусторонних процедур.

— Он имел какое-то отношение к религии?

— Ну, вроде что-то перед иконами шептал, даже в храм меня направил. Но какой храм может помочь, если человек болен? Наркомания, конечно, грех, но в первую очередь — это болезнь, ее лечить нужно. Правда некоторые родители детей запихивают в психушку или тюрьму, пытаясь исправить последствия, вместо того, чтобы смотреть в корень проблемы.

Пока я искал решение, посадили в тюрьму последнего человека, у которого я покупал наркотики, поэтому на время пришлось завязать. Я находился в состоянии пустоты, тяги и постоянного недовольства всем тем, что имел. Работа была проклятьем, шел туда как на убой – такое состояние приходилось постоянно корректировать слабоалкогольными коктейлями. Я пил, но чувствовал, что синька – это не мое. Однажды я узнал, что есть таблетки с кодеиновым веществом, якобы аналогом морфина – дерьмо полное, чувствуешь себя после них отвратительно, но все равно пьешь. Думаешь: ничего страшного, алкоголь и таблетки – это же не наркотик. Так «товарищ Терпинкод» стал мне лучшим другом, около двух лет я принимал его почти каждый день по 20-30 штук. Организм уже не мог существовать без каких-либо стимулирующих средств. Я дошел до ручки: Господи, я так устал это жрать и пить! Когда уже придумают что-то такое, чтобы, чик, уколол быстренько и все? А дьявол будто слушает такие просьбы и моментально реагирует. Однажды встретил знакомого типа, а он мне: «Братишь, чё, смари новая фишка». Оказывается, придумали метод вываривания кодеина из таблеток, такой наркотик получил в народе название «крокодил».

Позднее сотни молодых ребят пойдут на ампутации своих конечностей из-за его ядовитого состава. Этот наркотик действует максимум полчаса-час, но я начал закалываться им так, что всю жизнь посвящал только одному – достал, сварил, принял и так по кругу. Я снова потерял работу и начал сильно опускаться. В очередной раз пытаясь отойти от кодеина я лег в наркологическую клинику.

— Каково наркоманам в больнице? Как там лечат?

— Я еще нигде так кайфово не жил, как в наркологии. Дома были проблемы, в больнице — никаких. Там ежедневно колют разрешенными наркотиками, утром дают Трамал – сильнейшее обезболивающее, потом таблеточки. Днем мы с ребятами чифирк заваривали, вечером друзья подъезжали и мы с ними «крокодильчиком» все замазывали. Все, о чем только может мечтать наркоман, есть в наркологии. Сразу после выхода из больницы я отправился к ребятам «систему продлять».

Все, о чем только может мечтать наркоман, есть в наркологии.

— Замкнутый круг какой-то. Просветление вообще не наступало?

— Был момент, когда я очень сильно хотел бросить, сел наантидепрессанты, познакомился с другой компанией, в которой были страшнейшие синяки, и с ними начал жутко бухать. Я всю свою зависимость переключил на алкоголь, перешел на спирт и спился до чертиков, валялся грязный как свинья. Жуть!

— Вы с мамой пробовали: изоляцию, целителя, наркологическую лечебницу, что еще?

— Еще был монастырь. Там был очень хороший батюшка, пытался помочь. Но на третий-четвертый день мне стало очень плохо, что называется «наркоман остался без кожи» — я чувствовал себя физически и психологически оголенным, беззащитным, меня разрывало изнутри, я не знал, что с этим состоянием делать. Тогда я взял банку пива, чтобы чуть-чуть поправить ситуацию. И это было страшной ошибкой: алкоголь провоцирует на дальнейшие действия — через три дня я уже валялся пьяный дома.

— Откуда в монастыре взялось пиво?

— Я жил в кельях за стенами православного монастыря, там я практически все время был предоставлен сам себе. Так что узконаправленная помощь, будь то психология или религия, малоэффективна. Еще мы ездили в религиозный центр другой конфессии, где тоже помогали, как могли, но заставляли работать. Я хорошо помню первое утро, проведенное в этом месте: зима, меня с бодуна и на кумаре отвели на лесопилку, включили в магнитофоне какое-то прославление и я чуть с ума от всего этого не сошел. Я нормально к религии отношусь, я верующий человек, но тогда я просто не был готов ко всему этому, например, работать девять месяцев на дядю. Кроме того, нет ничего хуже, чем люди переходящие из статуса наркозависимого в статус религиозного фанатика. Наркоман – это человек умирающий в четырех сферах: психологически, физически, социально и духовно (нравственно). Это как четыре колеса у автомобиля, которые должны быть исправны, на двух она не поедет.

Нет ничего хуже, чем люди переходящие из статуса наркозависимого в статус религиозного фанатика.

— То есть нужно сразу комплексно воздействовать на проблему. Почему этого не делают все те, кто берется лечить наркоманов, клиники, церкви?

— Эффективные методы лечения наркомании пришли к нам в страну из США. Там появились первые сообщества верующих людей, в основном протестантов, которые поддерживали друг друга в борьбе с этой проблемой.

— То есть ты хочешь сказать, что через лечение наркозависимых у нас в стране распространяется протестантство?

— Нет, немного не так. Основная часть успешного метода лечения – это сообщество людей, которые помогают и поддерживают друг друга. Просто вместе с таким подходом в страну пришло и это направление христианства. В начале 2000-х в России эта система лечения стала выходить на государственный уровень, вот тогда и начали обращать внимание на вероисповедание. В центре, с которым я связан, вообще от религии отказались. Мы понимаем, что духовная часть важна, но только после лечения.

—











Получается, что некая протестантская «таблетка» сработала, а православная — нет?

— Я не люблю вопросы, связанные с религией, и хотел бы уйти от этой темы. Возможно, если бы тогда, когда я столкнулся с болезнью, были подобные православные центры, я бы там оказался. Но их тогда не было. Почему? Не знаю.

— Хорошо, тогда резюмируем. Получилось так, что этот религиозный центр был более или менее эффективным способом, который начал тебе помогать.

— Да, но все это тоже было не мое, ни время, ни место, ни религия. Я помню, что после центра я даже пошел в монастырь замаливать грехи. Мне казалось, что я ошибся, побывал в какой-то секте и меня хотели поработить, и это несмотря на то, что у этих людей была ключевая мысль: «Помогая другим, мы помогаем себе».

Потом после монастыря я опять лег в больницу в Москве и пытался там задержаться, так как не хотел возвращаться домой. Когда за мной приехала мама я сказал ей, что готов поехать в секту, в шмекту куда угодно, но только не домой. Я был готов на все.

— И она снова начала искать новые варианты?

— Да, опять. Тогда она нашла реабилитационный центр в Белгороде, куда я и отправился. К тому времени мне было уже 25 лет. В этом центре была какая-то свобода: нас возили по монастырям, показывали окрестности и, главное, чувствовалась забота. У нас был руководитель, на чей пример все равнялись, а потом мы и сами становились ролевой моделью для новых ребят. Я завязал, но самое страшное, что тогда не было программ социальной адаптации, у нас был один выход – оставаться в центре. Однако все люди разные, у всех разный темперамент, я не мог там дальше работать. Я перегорел. Мне надо было работать снаружи.

— Тогда ты поехал домой?

— Да. А что значит вернуться? «Таблетка», которая мне помогала, перестала действовать, пошел обратный отчет. Мама, забирая меня домой, подумала что я уже здоров и сама купила мне билет в ад. Я снова сорвался и через полтора месяца употребления столкнулся сзаражением крови, тромбофлебитом, жуткие последствия… даже говорить не хочу…

Когда я понял, что опять спустился на дно, решил, что снова позвоню в этот центр. Там меня поддержали, сказали что ждут. На этот раз мне дали социальную поддержку, после реабилитации трудоустроили. Я постепенно вернулся в социум при поддержке психологов. Детоксикация — это как детский сад, реабилитация – школа, а ресоциализация – институт, после которого выходишь на работу. И в институте тебя спрашивают: чем ты хочешь заниматься? В тот момент я хотел заниматься музыкой, но мне предложили попробовать поработать с ребятами в наркологии, так как я очень общительный. Два-три раза я сходил туда и понял, что это моя жизнь. Я оттуда не вылезал. Вокруг меня курили, лежали препараты какие-то, а я всего этого не вижу. Так я понял, что нашел себя в жизни, начав заниматься профилактикой наркомании и пропагандой здорового образа жизни. Я ходил в наркологию и на своем личном примере показывал молодым парням, что можно измениться. Стал изучать эту болезнь, поступил в университет, получил права, занялся здоровьем.

— За счет каких средств живет реабилитационный центр, в котором ты оказался? Любой желающий может бесплатно попасть туда или нужно платить?

— Тогда лечение никому было не нужно, кроме родителей больных. Моя мама отдавала всю пенсию на мою реабилитацию. Сейчас мы пытаемся привлекать частный капитал, открывать социальные места.

— Если взять в целом ситуацию в стране в 1998 году и сейчас, обстановка меньше располагает к употреблению? Турников вот в каждом дворе понастроили.

— Если в 1998 году были кокаин, героин и анаша — люди умирали долго. То сейчас изобрели дезоморфин, спайсы, которые убивают очень быстро. Наркомания сильно помолодела: раньше обращения мамы шестнадцатилетнего подростка было исключением, а сейчас средний возраст пациентов — 18-22 года. Мы, конечно. видим турники во дворах и спортивная пропаганда усиливается, но маркетинг в наркобизнесе тоже не дремлет.

— Несмотря на все трудности, через которые тебе в жизни пришлось пройти, ты все же нашел выход. Сейчас у тебя есть любимое дело — ты психолог-педагог, который посвятил себя профилактике наркомании и пропаганде здорового образа жизни, в твоей жизни появилась жена и ребенок. Как вы познакомились с женой?

— После реабилитации, в я поехал в город, где повышал квалификацию. В магазине увидел девушку и сразу понял, что она та самая. Но в программе, по которой я лечился, есть строгая рекомендация – год-полтора после отказа от наркотиков не должно быть никаких романтических отношений. Все внимание нужно сосредоточить на себе. Главная задача — выздороветь, а потом уже любовь. Поэтому на второй день знакомства я сказал девушке, что пока нахожусь на ресоциализации, но когда стану человеком, приеду и заберу ее. Она в это, конечно, не поверила, подумала, что я сумасшедший. Я отпустил ее, а через год вернулся, как и обещал.

— И последний вопрос, который тебе задает Татьяна Митрова. Что бы вам еще хотелось успеть сделать?

— Хочется успеть доснять и презентовать фильм 1 сентября, дописать и выпустить вторую книгу. А если честно, много мыслей в голове, я не боюсь, что чего-то не успею, всему своё время. Что суждено, то исполнится, и я сделаю все для этого!

На этом моменте я решила закончить публичную часть беседы с Андреем, потому что лично у меня в этой истории осталось больше вопросов, чем ответов. Андрей уклончиво отвечал на многие вопросы, связанные с ролью государства в лечении наркомании, а порой и прямо говорил, что не хочет высказываться на этот счет. Некоторыми деталями интервью и своим мнением на эту тему я поделюсь с членами «Райт-Клуба»

Источник:  «Райт-Клуб»